Джиахон Фионаф Елена Николаевна Верейская Веселая история о страшном волшебнике по имени Джиахон Фионаф. Елена Николаевна Верейская Джиахон Фионаф Между дачей, где жил Дима, и хозяйским домиком был сад, и от дачи к домику шла прямая дорожка. На полпути она пересекала лужайку, а посреди лужайки стояла калитка. Так смешно: никакого забора, а прямо поперёк дорожки — калитка. Дорожка раздваивалась, обегала калитку двумя тропочками с обеих сторон и шла дальше, а под самой калиткой росла густая трава. В стороне от калитки стояла скамейка и перед нею стол. Дима выбежал на лужайку и у стола увидел своего младшего братишку Вовку и хозяйскую дочку Марусю. Маруся растирала кукле Дуньке живот, а Вовка лил в куклин рот лекарство. Это они играли в папу-маму. — А почему у вашей Дуньки один глаз больше, чем другой? — спросил Дима, подходя. Ему было скучно на даче, и от скуки он приставал к малышам. Маруся загородила Дуньку спиной. — Не знаю. Отстань! — А почему вдруг калитка? — спросил Дима. — Глупо: забора нет — и вдруг калитка. — Не знаю. Говорю тебе — убирайся! — „Не знаю“, — передразнил Дима. — Что ни спроси, всё „не знаю“ да „не знаю“! Маруся заложила руки за спину, выставила ногу вперёд, задрала подбородок кверху и противным голосом сказала: — Ах ты, знайка какой! А ты знаешь? — Про что знаю? — не понял Дима. — Да почему калитка? — Конечно, знаю, — сказал Дима. — Ну почему? Ну скажи! — Не скажу. Не хочу. — Дима повернулся уходить. — Ага! — закричала Маруся. — А вот и не знаешь! А вот и наврал! Сказать-то не можешь, вот и уходишь! Ага! — Да, да, знаю, а вот не хочу сказать! А ты не ори! — крикнул Дима. — Не знаешь! Не знаешь! Не знаешь! — хохотала Маруся. — Хвастун ты, ничего ты не знаешь! Правда, Вовка, он ничего не знает? Вовка подскакивал, сидя на скамейке, и тоже хохотал: — Не знает! Ничего не знает! Хвастун! Надо было сейчас же, сразу, придумать что-то очень интересное про калитку! Сразу, скорей! И ничего не придумывалось… Дима сел на скамью, сунул руки в карманы и спокойно сказал: — Дурачьё. Ну, чего хохочете? Ну, хотите, скажу. Только это большой секрет. Маруся сразу перестала смеяться. — Ой, скажи! — прошептала она. — Мы никому не скажем! — Мы никому не скажем! — повторил Вовка. Как на зло, — ничего не придумывалось! Дима сказал: — Я боюсь вам говорить. Вы маленькие, разболтаете. — Ни за что! — затопала ногами Маруся. — Ни за что, никому! — Ни за что, никому! — повторил Вовка. И вдруг — придумалось! Дима подсел ближе и зашептал: — Калитка — это потому, что тут живёт волшебник… Джиахон Фионаф… — Ой! — вскрикнула Маруся. — Ты чего? — Очень страшное имя… — пробормотала Маруся. — А он сам ещё страшнее! — Дима захлебнулся. — Он такой страшный, такой страшный! Большой, как вон та ёлка, глаза как сковородки, и на голове перья… Маруся и Вовка сели близко-близко к Диме и притихли. А у Димы вихрем закружились мысли в голове, и всё стало само придумываться, прерываться… — По-вашему, это — лужайка? А на самом деле это всё — замок Джиахона Фионафа. Только днём замка не видно, ни ограды, ни стен, а видна только калитка. А в девять часов вечера сам Джиахон Фионаф стоит у калитки и всех ловит, кто проходит… — И ест? — спросил Вовка шёпотом. — А это как ему вздумается. Кого съест, а кого и отпустит. А руки у него чёрные, и, на каждом пальце по штыку, как у винтовки. — А ты… не врёшь? — еле слышно спросила Маруся. — Ну вот! Зачем мне врать! Я сам его видал… — Ну-у?! — Маруся прижалась к Диме. — Конечно, сам видал! — захлёбывался Дима. — Когда?! — А вот помнишь, — я к вам прибегал вечером, мама присылала. Бегу назад, — а уж девять часов было, — а он стоит. У самой калитки. Поймать меня хотел, да я увернулся. А он мне кричит: „Если ещё раз попадёшься, поймаю и съем! И если болтать будешь, тоже съем“. Ну, вот, я и молчал. — Мы никому не скажем! — уверила Маруся. — Мы никому не скажем! — повторил Вовка. — Конечно! — шептал Дима. — Ведь если вы скажете, вы меня погубите. И себя тоже. Видите, вон ворона сидит. Вы думаете, — это ворона? Это слуга Джиахома Фионафа. Она вот всё слушает, что говорят, а потом Джиахону Фионафу рассказывает… Маруся ахнула. — А она не слышала, что тынам сказал? Дима покачал головой. — Нет, она же далеко, а мы говорили шёпотом. А потом днём Джиахон Фионаф ничего не может. Только с девяти часов. — А где же его замок? — спросила Маруся. — Вот тут, везде. — Дима широко развёл руками. Маруся и Вовка со страхом посмотрели на лужайку. Лужайка была: такая весёлая, ярко-зелёная, через неё бежала жёлтая дорожка, а по дорожке мелькали между тенями деревьев солнечные зайчики. А среди лужайки торчала из земли серая, угрюмая калитка — дверь в невидимый замок Джиахона Фионафа. * * * С этого дня Диме больше не было скучно на даче. И Вовка, и Маруся слушались его. Он хотел играть в казаки-разбойники, — играли в казаки-разбойники. Он хотел играть в пограничников, — играли в пограничников. А когда Маруся заикалась про игру в папу-маму или в куклы, Дима таращил глаза и шептал: — Джиахон Фионаф не выносит, чтобы маленькие играли в больших… А ты видела, сколько сегодня ворон в саду? И Маруся превращалась в разбойника. Один раз, правда, она робко спросила: — А как же? Ведь разбойники тоже большие? И в них, значит, нельзя? Дима очень рассердился. — Это же совсем другое дело! Это же не папа-мама! И Маруся успокоилась. Когда Диме надоедало играть, он уходил в сад и придумывал новое о Джиахоне Фионафе. Теперь он искал Джиахона Фионафа везде. Сидел на своём любимом бугре над прудом и старался разглядеть подводных слуг Джиахона Фионафа. Лежал в траве на спине и сквозь ветки деревьев смотрел, как по синему небу бежали белые облака, и в этих облаках искал страшное лицо Джиахона Фионафа. А потом рассказывал малышам, как из облака в пруд что-то упало, и из пруда высунулась огромная-огромная, — во-от такая! — рыба и поклонилась облаку… Наверное, на облаке ехал сам Джиахон Фионаф! Маруся и Вовка жались к Диме и слушали, разинув рты. А обе мамы очень удивлялись, — раньше, бывало, никак не загонишь ребятишек вечером из сада, а теперь малыши сами следили, чтобы к девяти уже непременно быть дома. Но не всё, о чем думалось Диме, рассказывал он Марусе с Вовкой. Они же ещё малыши, разве они поймут, как Диме хотелось бы быть сильным-сильным и смелым-смелым, и вот сразиться бы со страшным Джиахоном Фионафом, и победить его, и заставить служить себе… Дима освободил бы всех пленников, заточённых в невидимом замке злого волшебника, и заставил бы его сделать этот замок видимым, и заставил бы его снести противную старую калитку, а на её месте высились бы красивые высокие ворота, и Дима поселился бы сам с мамой, папой и Вовкой в этом замке и поселил бы в нём всех, кого обидел и обездолил жадный Джиахон Фионаф, и роздал бы Дима им все несметные сокровища из замка… А потом… потом Дима узнал бы от побеждённого великана секрет, как становиться невидимым, и вот тогда… ого! Сколько чудесных дел натворил бы тогда герой Дима!.. И придумывалось, и придумывалось без конца новое и новое, одно увлекательнее другого, — но этого Дима никому не рассказывал. * * * Однажды Дима пробирался в самой чаще сада, — и вдруг остановился. Ему показалось, точно где-то пыхтит автомобиль: „Туф-туф-туф-туф…“ Дима прислушался. Странно, откуда тут быть автомобилю? Пыхтенье вдруг смолкло. Но, как только Дима двинулся дальше, — снова: „Туф-туф-туф-туф…“ Дима снова остановился. Теперь он хорошо слышал, что кто-то шевелится очень близко, у самых его ног. Он наклонился, раздвинул траву и увидел круглый, колючий комочек — ёжика. Ёжик вздрагивал всем телом и, совсем как автомобиль, громко пыхтел: „Туф-туф-туф-туф…“ — Ишь ты, какой сердитый! — рассмеялся Дима, присел на корточки и дотронулся до ёжика пальцем. Ёжик вздрогнул и стал вдруг ещё круглее и ещё колючее. „Позову Маруську с Вовкой!“ Маруся и Вовка сидели у стола на лужайке; Маруся что-то рисовала на клочке бумаги, а Вовка, весь вытянувшись, не спускал глаз с её карандаша. Дима остановился за их спинами и, задыхаясь, сказал: — Ежа нашёл! Скорей, а то убежит! Маруська, возьми корзину, палкой его туда закатим и домой возьмём! Маруся бросила карандаш и вскочила на ноги, но вдруг остановилась. — А если… если это ёж Джиахона Фионафа? — спросила она шёпотом. — Вот глупости! Ёж как ёж самый обыкновенный. Ну, скорей! Маруся не двинулась с места. Вовка посмотрел на неё и сказал: — А если это ёж Джиахона Фионафа? — Да нет же! — крикнул Дима. — А вдруг?.. — прошептала Маруся. — А вдруг?.. — повторил Вовка. — Трусы вы! — рассердился Дима. — А я так вот… — Карр!.. Карр!.. Дети оглянулись. На калитке сидела ворона. Огромная, с чёрными крыльями и большим клювом. Сидела и смотрела на детей. Маруся закрыла лицо руками и ткнулась носом в стол. Вовка вцепился в Диму. — Ты… чего? — спросил шёпотом Дима не то Вовку, не то ворону. — Карр!.. — крикнула опять ворона. Вовка заревел. Ворона тяжело взмахнула крыльями, медленно поднялась, пролетела над головами детей и скрылась за деревьями. Вовка ревел. Маруся так и застыла, уткнувшись в свой рисунок. А Дима очень громко — только голос у него немножко дрожал — сказал: — Мы не будем трогать ежа. Маруся вдруг подняла голову, схватила Диму за плечи, приблизила к нему лицо и страшным шёпотом сказала: — Видишь! На Вовкин рёв из дачи уже бежала мама. Дима только успел шепнуть Вовке: — Не рассказывай! Скажи, ушибся! * * * В тот же день вечером, — Вовка уже засыпал в своей кроватке, а Дима ещё сидел за столом и читал, — мама сказала: — Ах, Димочка, я и забыла, что у нас чёрного хлеба нет к ужину. А с поздним поездом может папа приехать. Сбегай-ка к хозяевам, попроси до завтра немного хлеба. Дима вышел на крыльцо. Вечер был шумный, ветреный. Весь сад качался и шумел на разные голоса. По небу быстро-быстро мчались оборванные облака, и половина луны то пряталась в них, то вдруг выскакивала на небо и тоже как будто бежала. А по всему саду бегали чёрные тени деревьев и обрывки лунных пятен. Всё бежало, побежал и Дима, и ему казалось, что в нём, отдельно от него, бежит его сердце. А в комнате у хозяев было очень светло и совсем не страшно. Хозяин сидел за столом и ел щи, хозяйка что-то варила на примусе, а Маруся в углу раздевала куклу. Примус громко шумел, и за его шумом не было слышно, как шумит сад. Дима перевёл дух и попросил хлеба. — Хорошо, — сказала хозяйка, — я как раз сегодня свежий испекла. Только подожди минутку, видишь, я занята. Посиди пока. Дима был рад, что не сразу снова идти. Он подошёл к Марусе. Но Маруся смотрела на него испуганными глазами. — Ты что? — спросил он. Маруся ничего не сказала, только ущипнула Диму за руку и глазами показала на стенные часы. Дима посмотрел на часы, и сердце у него чуть-чуть ёкнуло. Было без пяти девять. У Маруси задрожали губы. Она бросила куклу и подошла к матери. — Мама, я отрежу Диме хлеба. Можно? — Нет, нет, — сказала мать. — Ты не знаешь, от которого. Ещё чёрствого дашь. Я сейчас. — Мамочка, Дима… спешит… Хозяйка обернулась к Диме. — Дима, можешь подождать минутку? — Мо… могу… — прохрипел Дима, не отводя глаз от часовой стрелки. А стрелка всё двигалась, всё двигалась, всё ближе, ближе к девяти. Маруся под шум примуса шепнула Диме на ухо: — Глупый! Зачем сказал, что можешь? А вдруг не поспеешь! — Поспею! Ничего!.. Ты не бойся! — храбрился Дима. А сам глаз не мог оторвать от стрелки. „Пшш-шш…“ — потухал примус. Хозяйка поставила кастрюлю на стол. В полуоткрытое окно сразу ворвался шум деревьев. Хозяйка долго выбирала, от какого каравая отрезать. Дима и Маруся впились глазами в часы… Без полминуты девять. Дима выскочил в сени, забыв поблагодарить. За ним выскочила Маруся. — Беги! Изо всех сил беги! Поспеешь! — Толкнула в спину. Дверь из сеней на крыльцо хлопнула за Димой. У Маруси в сердце что-то крутилось, точно волчок. — Маруся! Иди же кашу есть! Маруся села за стол, взяла ложку. „Бам!“ — первый удар часов. Маруся вздрогнула. Нет, Дима, конечно, уже пробежал мимо калитки… Три, четыре, пять… Конечно, успел!.. Шесть, семь, восемь… А вдруг?.. Девять! И вместе с девятым ударом — из сада: — А-а-а! А-а-а! — А-а-а! А-а-а! — завопила Маруся. Схватилась руками за уши, головой упала на стол… — Что?! Что?! Маруся, что с тобой? Отец схватил Марусю на руки. Маруся кричала: — Спаси! Спаси Диму! Это его… а-а-а! а-а!.. это его… Джиахон Фионаф! А-а-а! — Что?! Кто? Какой Финаф? — Съест!.. а-а-а!.. съест!.. спаси!.. * * * Когда дверь за Димой захлопнулась, он остановился. Ещё быстрее бежало всё: и тучи, и луна, и тени, и светлые пятна. Сад шумел. Испуганные деревья метались из стороны в сторону. Дима не разобрал: что это, ветер шевелит у него на голове волосы или они сами шевелятся? Он рассердился на себя, топнул ногой и вполголоса сказал сам себе: — Какие глупости! Ну, и что же, что девять часов? Ведь я же сам выдумал Джиахона… — Он не договорил „Фионафа“, так стало страшно. „Вот что, — подумал он, — зажмурю глаза и побегу во весь дух! Дорожка прямая. И ничего не увижу!“ Он крепко прижал мягкий, душистый хлеб к тому самому месту, где скакало сердце, крепко-накрепко зажмурился, весь наклонился вперёд и понёсся. Ветер подгонял его сзади, босые ноги звонко шлёпали по хорошо натоптанной дорожке, хлеб вкусно пахнул, и это как-то успокаивало. Дима разогнался и летел вовсю. И вдруг… Что-то со страшной силой ударило его в лоб, в нос, в глазах вспыхнули огни, и он со всего маху отлетел назад, в холодную и влажную траву. — А-а-а-а-а! — закричал он от ужаса, от боли, открыл глаза, сел. Тучка сбежала с луны, и Дима сквозь слёзы, так и хлеставшие из глаз, увидел перед собой ярко освещённую калитку. „Налетел… дурак!“ — выругал он себя, вскочил на ноги, подхватил далеко отброшенный хлеб и уже с открытыми глазами помчался дальше. И только дома, когда мама всплеснула руками и вскрикнула: „Дима! Что с тобой?!“ — Дима громко, в голос, заревел и ткнулся окровавленным носом в мамино платье. * * * Утром Вовка и Маруся выбежали с разных сторон на лужайку. Калитки не было. Трава была срыта, дорожка шла прямо, а две тропиночки обегали кусочек свежеутрамбованной земли. — Где же калитка? — остановился Вовка. — Калитку папа убрал. Давно собирался, забор ещё прошлый год сняли, а калитка очень глубоко вкопана была. И калитки нету, и никакого Джиахона Фионафа нету! Это всё Димка выдумал, чтобы нас пугать, а мама сказала, что Димку надо выпороть, не ври! — одним духом выпалила Маруся. Вовка стоял, разинув рот, и ничего не мог понять. Через несколько минут из-за кустов вышел Дима и увидел: на том месте, где вчера была калитка, прыгали, взявшись за руки, Маруся с Вовкой и громко пели: — Нету Джиахона! — Нету Фионафа! — Нету Джиахона! — Нету Фионафа! Увидали Диму, остановились. Маруся показала на него пальцем и захохотала: — Нос-то! Нос-то! Фуфлыга синяя, а не нос! Дима собрался с духом и громко сказал: — Ну, давайте в казаки-разбойники. Маруся подняла обе руки, показала Диме длинный нос и, не сводя с него глаз, крикнула: — Вовка! Я принесу Дуньку, давай в папу-маму! — В папу-маму! — обрадовался Вовка. Дима быстро повернулся на пятках и пошёл в сад. Он чувствовал, что сейчас заревёт. Оттого ли, что очень болел нос, оттого ли, что хохотала Маруся, или оттого, что не было калитки?.. Он сам не знал. Маруся крикнула ему вслед: — А тебя надо выпороть, не ври! Дима, глотая слёзы, пошёл на бугорок над прудом. Там можно было прятаться, кругом кусты. По небу бежали белые облака, отражались в пруду. Но только в облаках уже не было страшной рожи Джиахона Фионафа, а из пруда уже не глядели его верные слуги… И некого было спасать из таинственного невидимого замка… А на лужайке не было больше старой замшелой калитки. И везде казалось пусто-пусто и скучно-скучно… „Что ж… пойду домой, почитаю“… На дорожке Дима сразу натолкнулся на маму. — Дима! Что с тобой? Ты плакал? — Мама, ты не сердись… А только мне так жалко… так жалко!.. моего… моего Джиахона Фионафа!..